Русская сатира екатерининского времени - Страница 28

Но и экономическую сторону вопроса сатирики рассматривали в очень малых размерах. Конечно, в обличениях мотов среднего состояния могли скрываться намеки и на то, что делалось первоклассными и знатными богачами. Но это предположение, если оно и справедливо, не свидетельствует в пользу силы тогдашней сатиры. Притом же наши сатирики и вообще литераторы умели нередко и менять точку зрения на предмет, как скоро дело превосходило те размеры, которые были им по плечу. Таким образом, в некоторых описаниях пиров знатных вельмож и в рассказах о жизни их расточительность принимала название щедрости, а роскошь называлась великолепием. Для примера можно указать из знаменитых – на Фонвизина, писавшего биографию Н. И. Панина, на Державина, который воспевал пиры Потемкина, забывая остроумные намеки, которые сам же делал на него в «Фелице», и пр. Между тем в этой-то воспеваемой ими щедрости и великолепии. и заключалась причина финансового расстройства России. Тут даже и французские парикмахеры и гувернеры были виноваты очень мало. И без них были другие побуждения и другие способы мотать неслыханные суммы. Сама Екатерина отличалась умеренностью и простотою, как свидетельствуют современные ей записки и литературные обращения к ней. Вспомним стихи Державина:

Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом, и пр.

Но примеру, воспетому Державиным, не подражали приближенные императрицы. О роскоши, какую они себе позволяли, остались сведения изумительные, пред которыми должно побледнеть и исчезнуть все, что изображала сатира екатерининского века. «Трутень» обличал, например, господчиков, у которых на стол выходило 14 тысяч в год. А в «Записках» Грибовского находим, что у Пл. Ал. Зубова, графа Н. И. Панина и у графини Браницкой стол каждый день стоил около 400 рублей, исключая вин и прочих напитков, которых тоже выходило каждый день рублей на 200! (Грибовский, «Записки», стр. 60). Он же рассказывает удивительные вещи о пирах Л. А. Нарышкина, о выездах Остермана в его золоченой карете, о праздниках Безбородка. Безбородко был весь засыпан золотом и брильянтами в своем доме. Танцовщице Давии он давал 2000 руб. золотом в месяц, а когда она уезжала в Италию, подарил ей деньгами и брильянтами на 500 000 руб. Потом он содержал Сандунову, а когда эта вышла замуж, то взял на ее место танцовщицу Ленушку; от этой имел он дочь, которую потом выдал замуж, давши ей в приданое дом в 300 000 руб. и именье с 80 000 руб. доходу (Грибовский, стр. 72). Откуда брались столь огромные суммы? Конечно, от щедрот Екатерины: хотя известно, что Безбородко и без того был очень богат, но его собственных средств не хватило бы на такую пышность. В пример того, какие размеры должны были иметь эти щедроты, можно указать на Н. И. Салтыкова, о котором сведения находим тоже у Грибовского. По словам его, Салтыков имел всего 6000 душ крестьян, а проживал ежегодно по 200 000 руб., да, еще в течение десяти лет умел сделать такую экономию из своих доходов, что прикупил потом еще 10 000 душ (Грибовский, стр. 62–63). Была, впрочем, у вельмож тогдашних, кроме щедрот императрицы, и другая возможность получать большие деньги. Так, в «Записках» Державина («Русская беседа», 1859, т. IV, стр. 333–337) находим изложение дела известного банкира Сутерланда, который «был со всеми вельможами в великой связи, потому что он им ссужал казенные деньги, которые принимал из государственного казначейства для перевода в чужие край, по случавшимся там министерским надобностям». Таких сумм набралось до 2 000 000, переведенных в Англию. Но вдруг министр донес оттуда, что денег там нет. Навели следствие, открылось, по книгам Сутерланда, что деньги еще не переведены; потребовали, чтоб он перевел их немедленно, а в это время у него не случилось денег, и он объявил себя банкротом. По дальнейшим разысканиям открылось, что все деньги «забраны – Потемкиным, Безбородкою, Остерманом, Вяземским, Морковым и даже великим князем». Один Потемкин взял 800 000 руб. Это было уже после смерти его, и Екатерина, на доклад Державина, «извинив, что князь многие надобности имел по службе и нередко издерживал свои деньги, приказала принять на счет свой государственному казначейству» (стр. 337). Потемкин действительно не только сам тратил большие суммы, но и другим разрешал подобные траты. У Державина же находим мы рассказ о купце Логинове, которого Потемкин не только допустил к откупам без залогов, но еще кредитовал 400 000 рублей из комиссариатских сумм. Между тем Логинов этот, нажившись от откупа, не только не внес долга, но не платил решительно ничего и даже сам скрылся, то есть постоянно показывался в неизвестной отлучке, «и хотя всем был виден проживающим в Петербурге, однако не сыскан и не представлен в Москву около двадцати лет» (стр. 330). В «Записках» же Державина есть любопытный рассказ о расхищении 600 000 руб. из государственного заемного банка, в чем главными виновниками оказались – главный директор банка Завадовский с кассиром Кельбергом и вторым директором Зайцевым; они «вошли между собою в толь короткую связь, что брали казенные деньги на покупку брильянтов, дабы, продав их императрице с барышом, взнести в казну забранные ими суммы и сверх того иметь себе какой-либо прибыток» («Русская беседа», IV, стр. 337).

Подобные рассказы объясняют очень удовлетворительно (по крайней мере гораздо удовлетворительнее сатирических нападок на французские моды), отчего произошло под конец царствования Екатерины такое расстройство финансов. Ясно, что приближенные Екатерины, не довольствуясь ее милостями, прибегали еще и к недозволенным ею средствам обогащения. Она часто вовсе и не знала, что делают эти вельможи; но это доверие к ним все-таки обращалось потом ей в упрек. Даже Державин, восторженный певец ее, сказавший о ней: