Как солнце, как луну поставлю,
На намять будущим векам,
Превознесу тебя, прославлю.
Тобой бессмертен буду сам, —
и он, в заключение своих воспоминаний о ней, говорит следующее:
...Коротко сказать, сия мудрая и сильная государыня ежели в суждении строгого потомства не удержит по вечность имя великой, то потому только, что не всегда держалась священной справедливости, но угождала своим окружающим, а паче своим любимцам, как бы боясь раздражить их; и потому добродетель не могла, так сказать, сквозь сей закоулок пробиться и вознестись до надлежащего величия; но если рассуждать, что она была человеком, что первый шаг ее восшествия на престол был не непорочен, то и должно было окружить себя людьми несправедливыми и угодниками ее страстей, против которых явно восставать, может быть, и опасалась; ибо они ее поддерживали. Когда же привыкла к изгибам по своим прихотям с любимцами, а особливо в последние года, с князем Потемкиным, упоена была славою своих побед, то уже ни о чем другом и не думала, как только о покорении скиптру своему новых царств («Русская беседа», 1859, кн. IV, стр. 387).
Совершенно согласно с Державиным, по гораздо обстоятельнее и солиднее, отзывается об истощении России к концу царствования Екатерины граф А. Р. Воронцов, бывший при императоре Александре государственным канцлером. Недавно, в первой книжке «Чтений Московского общества истории и древностей», напечатаны чрезвычайно любопытные его «Примечания на некоторые статьи, касающиеся до России». Примечания эти написаны были в 1801 году и представлены императору Александру. Начинаются они, разумеется, с того, что «благополучное состояние, которым все россияне ныне пользуются, не оставляет ничего более желать, как только непоколебимости оного» («Чтения Московского общества истории», 1859, кн. I, см. стр. 91). Но затем он приводит свои мысли о внутреннем состоянии России и, между прочим, замечает: «Можно сказать, к сожалению, что Россия никогда прямо устроена не была, хотя еще с царствования Петра Великого о сем весьма помышляемо было». Очертивши вкратце действия преемников Петра и дойдя до времени Екатерины, Воронцов говорит:
...О революции, коею возведена была императрица Екатерина Вторая на престол российский, нет нужды распространяться, понеже все сии обстоятельства еще в свежей памяти; но того умолчать нельзя, что самый сей образ вступления на престол заключал в себе многие неудобности, кои имели влияние и на все ее царствование. Оно было, конечно, с большим блеском, особливо по внешним делам; большие приобретения сделаны, служащие и к безопасности России и к лучшему составлению всей массы. Но нельзя не признать, чтоб сердце России почти ежегодными рекрутскими наборами не было истощено; к тому прибавились налоги, прежде еще зрелости своей, чтоб Россия могла оные без изнурения выносить… («Чтения Московского общества истории», 1859, кн. I, см. стр. 95).
Далее (на стр. 96) Воронцов говорит, что к концу царствования Екатерины «роскошь, послабление всем злоупотреблениям, жадность к обогащению и награждения участвующих во всех сих злоупотреблениях довели до того, что люди едва ли уже не желали в 1796 году скорой перемены, которая, по естественной кончине сей государыни, и воспоследовала». В особенности Воронцов обвиняет Потемкина. Говоря о военной части, он замечает, что «воинские учреждения, сделанные комиссиею, на то определенною при вступлении на престол императрицы Екатерины II, имели много основательного и полезного, да и на правилах хозяйства основаны были»; затем продолжает: «Страшные злоупотребления и расточения, вкравшиеся по сей части и кои начало свое взяли и далее простирались от 1775 года, отнюдь не от самых учреждений произошли, а от необузданности временщиков». Далее Воронцов замечает, что злоупотребления эти «сделались общими и не по одной военной, но по всем частям государства распространялись» (стр. 99), и при этом делает следующее примечание, очень характеристическое:
...Прямою эпохою водворения сих злоупотреблений почитать должно самовластие и властолюбие покойного князя Потемкина; а на него глядя и видя, что не только нет взыскания и отчета на обогащение людей, но и к почестям и к вознаграждениям, было лучшею дорогою, редкой, по части ему вверенной, не находил для себя выгодным по тем же следам идти; ибо не всякий имеет в себе столько твердости души, чтобы худым примерам не последовать, особливо когда они многие приятности в жизни доставляют (стр. 100).
Эта заметка чрезвычайно важна в том отношении, что показывает нам существенную сторону вреда, который производится для государства расточительностью временщиков. Они сами, положим, и не много растратят; но важно уже то, что они истратили хоть один лишний рубль, принадлежащий не им, а государству. Как скоро это сделано хоть одним человеком, каковы бы ни были его заслуги, чин и положение, – зараза неминуемо распространяется дальше. Как скоро раз произошло нарушение законности, – нет причины не произойти ему и в другой раз. Общественное благо вообще и общественная или государственная казна в частности – может быть с усердием охраняема каждым членом общества только до тех пор, пока он знает, что это благо, эти права, это имущество – неприкосновенны для насилия, недоступны для произвола; тут есть часть каждого, и на желании полного обеспечения этой части со стороны общества основывается и стремление каждого поддерживать общее благо. Но какая же мне охота заботиться об общем благе, когда я вижу, что мое собственное достояние не обеспечено, мои права не ограждены? И вот отсюда-то происходит эгоистический образ действий, который выражается, с одной стороны, во взяточничестве, казнокрадстве, обмане и барышничестве всякого рода, а с другой – в совершенной беспечности и небрежности в исполнении своих обязанностей.