Русская сатира екатерининского времени - Страница 31

...

А следствие сему, – прибавляет Щербатов, – и вышло такое, какого надлежало ожидать; ибо в 1760 году рожь в Московской губернии в Гжатской пристани была по 86 коп. четверть, в 1763 году поднялась до 95 кои., а потом, час от часу подымаясь ценою, уже в 1773 году вошла в 2 руб. 19 коп., а ныне уже и до семи рублев дошла, без надежды, чтоб и могла унизиться. Равно сему и во всех других городах, как можно сие усмотреть из ведомостей провиантской канцелярии. По всем сим вышеозначенным обстоятельствам удивительно ли, что цена хлеба час от часу возвышалась и при бывших худых урожаях в двух прошедших 1785 и 1786 годах не токмо до чрезвычайности дошла, но даже и сыскать хлеба на пропитание людей негде, и люди едят лист, сено и мох, и с голоду помирают, и вызябший весь ржаной хлеб в нынешнюю с 1786 по 1787 год зиму в плодоноснейших губерниях не оставляет и надежды, чем бы обсеменить к будущему году землю, и вящим голодом народу угрожает («Московские ведомости», № 143).

Не надо, впрочем, думать, чтобы бедствие было повсеместное: в южных краях его не было, и в это самое время, к которому относятся слова Щербатова, зимою и весною 1787 года, Екатерина совершила знаменитое свое путешествие в Тавриду, своим великолепием изумившее иностранных послов, сопровождавших императрицу. В этом путешествии Георгий Конисский сказал ей знаменитую свою речь:

...

Оставим астрономам доказывать, что земля вокруг солнца обращается; наше солнце вокруг нас ходит, и ходит для того, да мы в благополучии почиваем.

В этом путешествии приняла она поклонение императора Иосифа, которому внушала благоговение к себе своею мудростию и великолепием. Об этом путешествии с умилением рассказывает восторженный историк Екатерины.

...

Ее появления, – говорит он, – походили на радостные, посменные торжества: толпы народа окружали карету, воины в строю встречали, дворяне, прочие сословия наперерыв учреждали угощения; везде арки, лавровые венки, обелиски, освещения; везде пиршества, прославления, милость и удовольствия… Принц де Линь пишет отсюда так: каждый день знаменовался раздачею брильянтов, балами, фейерверками и иллюминациями верст на десять в окружности. Сначала появились леса на горах в огне, потом мелкие кустарники осветились, по приближении же нашем все пылало! (см. «Черты Екатерины Великой», собранные Пав. Сумароковым, стр. 203, 221).

Полгода продолжалось это путешествие; только в июне возвратилась императрица в Москву.

Но здесь ожидало ее другое зрелище, которое, впрочем, постарались удалить от ее взоров. Вследствие голода московские улицы наполнились толпами нищих, больных, голодных, оборванных. Местное начальство, боясь навлечь на себя гнев императрицы, позаботилось пред ее приездом выслать их всех из города, «дабы не обеспокоить ее видением такого числа нищих» («Московские ведомости», № 172). Против этого распоряжения сильно восстает Щербатов в своем сочинении, и не мудрено: он вообще в рассуждениях о народе выказывает много гуманности, и притом он близко видел все действия голода. Вот, например, как изображает он бедствия голода 1787 года во вступлении к сочинению «О состоянии России в рассуждении денег и хлеба». Вступление это приведено г. Щепкиным в № 154 «Московских ведомостей».

...

Московская, Калужская, Тульская, Рязанская, Белогородская, Тамбовская губернии и вся Малороссия претерпевают непомерный голод, едят солому, мякину, листья, сено, лебеду, но и сего уже недостает, ибо, к несчастию, и лебеда не родилась, и оной четверть по четыре рубля покупают. Когда мне из Алексинской моей деревни привезли хлеб, испеченный из толченого сена, два из мякины и три из лебеды, он в ужас меня привел, ибо едва на четверть тут четвертка овсяной муки положена. Но как я некоторым и сей показал, мне сказали, что еще сей хорош, а есть гораздо хуже. А, однако, никакого распоряжения дальше, то есть до исхода февраля месяца, не сделано о прокормлении бедного народа – для прокормления того народа, который сочиняет силу империи, которого в самое сие время родственники и свойственники идут сражаться со врагами, которые в степях, в холоде, в нужде и в сырых землянках без ропота умирают, который дает доходы не токмо на нужды государственные, но и на самый роскош. Ниже для всего сего, а паче ради человеколюбия, ниже малое количество курки вина уменьшено, и не токмо чтобы убавить каких с них податей, но и самые способы отнимают, чтобы работою своею приобретши себе деньги, хотя несколько жизнь свою продлить… Отдаленный стон народный не бывает внушаем среди роскошей столичных городов. Но здесь и сей отговорки быть не может. Толпы нищих наполняют перекрестки, жалобным своим воплем останавливают проезжающие кареты, содрогшие от голода младенцы, среди холода и вьюги, единое чувствие глада имеют, безвинные руки протягают, исчисляют число времени их пощения и милостыни просят, которой еще и не получают довольно; ибо частные люди всех прокормить не могут и случайная милостыня не иное что может произвести, как умножить число нищих, а правительство глухо и слепо и нечувствительно на сие является. То если глаголов моих поверит потомство, что скажет оно о нашем веке?

Видно, что Щербатов был очень сильно взволнован зрелищем народного бедствия и в своей горячности забыл о том, что в это время, как справедливо замечает г. Щепкин, «правительство императрицы Екатерины, жадно следя за победоносным шагом армии, не имело времени вглядываться в народные нужды, прислушиваться к воплю оголодавшей толпы и тем менее заботиться о врачевании язв, нанесенных голодом народному организму» («Московские ведомости», № 154).