Русская сатира екатерининского времени - Страница 30

О том, до какой степени доходило у нас в девяностых годах общее расстройство управления по всем частям, всего лучше рассказывает князь Щербатов в своем «Рассуждении о нынешнем в 1787 году почти повсеместном голоде в России», в «Размышлении о ущербе торговли, происходящем выхождением великого числа купцов в дворяне и офицеры» и в сочинении «О состоянии России в рассуждении денег и хлеба в начале 1788 года, при начале турецкой войны». Эти сочинения вполне не напечатаны; но в «Московских ведомостях» нынешнего года, в июне и июле (№№ 142, 143, 154, 172, 177), помещены были довольно обстоятельные извлечения из них, сделанные г. М. Щепкиным. Мы воспользуемся некоторыми из напечатанных там сведений и приведем некоторые суждения Щербатова, вполне подтверждающие то, что мы до сих пор говорили о причинах тогдашнего финансового расстройства.

Изыскивая эти причины, Щербатов говорит, между прочим:

...

У нас войны с 1774 года не было, а и война была самая успешная, области наши не разорены, доходы государственные разработанием рудников, умножением винной продажи, приобщением к коронным доходам монастырских деревень и положением на них по три рубли с души, умножением торговли, положением в оклад денежный Малороссии и Лифляндии, населением Новой России, приобретением Белоруссии, учинением новой ревизии и прочими способами знатно умножились. А, однако, от безденежья и от недостатка кредита российский народ более страждет, нежели другие страны и после всенародных несчастий страдали. Отчего же сие происходит?

Это объясняется, во-первых, по выражению Щербатова, сластолюбием, вследствие которого произошел упадок земледелия и бедность народа, и потом ошибочными банковыми операциями.

Перечисляя огромные затраты денег, произведенные правительством с самого вступления на престол Екатерины, Щербатов указывает на большие суммы, перешедшие в Пруссию и Польшу, когда там были наши войска, и затраченные в Польше для возведения на престол Станислава Понятовского, против воли поляков и литовцев. К этим издержкам присоединилась и придворная роскошь, которая, несмотря на старания Екатерины соблюдать умеренность, увеличилась при дворе ее, сравнительно с двором Елизаветы Петровны. Большие выдачи денег придворным с самого начала затрудняли государственное казначейство; но отказывать было невозможно.

...

Известно, – говорит Щербатов, – что восшествие на престол императрицы Екатерины последовало по возмущении; учинивших сие возмущение надлежало наградить; даны им были – единым деревни, другим деньги, а всем чины придворные («Московские ведомости», № 154).

Деньги эти, разумеется, проедались и проматывались на разные блестящие, но бесполезные затеи, большею частию заграничные. А относительно земель вот что говорит Щербатов:

...

Розданы они вельможам, которые, быв обогащены и без того милостями государя, малое прилежание о населении и обработыванни их прилагают. А и проданные суть по большей части людям богатым, захватившим многие тысячи десятин и употребляющим их для скотоводства, и не помышляя довольно их населить и запахать. И тако впадает в правило народа скотоводителя, которому не в пример более земли надобно, чем хлебопашцу («Московские ведомости», № 142).

Вследствие такого положения дел, неудобство которого увеличивалось ненормальными отношениями крестьян к помещикам, – сельское хозяйство шло плохо. А между тем постоянно был большой отпуск хлеба за границу. Да еще это бы ничего само по себе; но беда была в способе, которым эта операция производилась. Дело в том, что плодородные губернии были отдалены от места заграничного отпуска хлеба, а пути сообщения были в самом жалком состоянии. На улучшение дорог издавна был установлен особый сбор, и деньги постоянно собирались, но девались неизвестно куда, а дороги не поправлялись вовсе; мосты были так худы, что по многим совершенно не было проезда. Когда же в 1781 году последовал указ об исправлении дорог и мостов, оказалось, что собранные на этот предмет деньги так ничтожны, что с ними ни за что и приняться нельзя («Московские ведомости, № 172). Поэтому земледельцы не могли прямо участвовать в заграничной операции, и вся она попала в руки посредников-торговцев, которые одни обогащались, давая вперед задатки крестьянам и покупая у них по сравнительно низким ценам весь хлебный товар. К этому надо еще присоединить и то, что количество вывозимого хлеба вовсе не соображалось с потребностями самого народа в России. В пример безрассудства, господствовавшего в этом деле, Щербатов приводит следующий факт:

...

По именному указу, губернатору Архангельского порта Головцыну дозволено было выпускать до 200 000 четвертей хлеба, но с тем, чтобы он вошел предварительно в сношение с казанским губернатором и если только тот уведомит его, что в его губернии есть излишний хлеб. Но этот указ вовсе не исполнялся. В самый 1774 год, когда после разорения Казанской губернии Пугачевым народ с голоду умирал и поля были не засеяны, выпущено было из северного порта не только 200 000 четвертей, но и гораздо более («Московские ведомости», № 143).

В число причин, парализировавших успехи земледелия и вследствие того самое благосостояние народа, Щербатов приводит нововведенные тогда откупа и также новое положение об экономических крестьянах, отобранных от монастырей. Откупа увеличили сидку и гонку вина, на которое употреблялось тогда до 600 000 четвертей, и Щербатов предлагает даже в своем рассуждении – уменьшить эту пропорцию наполовину, рассчитывая, что оставшимся от того количеством хлеба может питаться до полумильона народа в течение десяти месяцев. Относительно бывших монастырских крестьян Щербатов сообщает следующее. Когда их приписали к коллегии экономии, то оброк, положенный на них по 3 рубля на душу, был сравнительно очень высок, и вследствие того многие крестьяне покинули поля и обратились к другим, более прибыльным занятиям, так что большая часть земель вокруг монастырей запустела. Между тем местное начальство постоянно уверяло правительство, что хозяйство в этих вотчинах находится в наилучшем положении. Через 4 года, в 1767 году, возникли какие-то темные подозрения, и коллегии экономии велено было собрать точные ведомости, сколько в предыдущие годы посеяно было хлеба на бывших монастырских землях. Отовсюду были донесения самые благоприятные: оказалось, что в последние годы посев даже увеличился против прежнего благодаря стараниям нового управления. Для поверки этих сведений отправлен Г. Н. Теплов и, разумеется, нашел, что в донесениях была самая наглая ложь. Результаты своей поездки представил он коллегии экономии и самой Екатерине. Но дело оставлено без всяких последствий, и не только не было обращено никакого внимания на земледелие, но и самые казначеи за ложные свои донесения не были подвергнуты никакому наказанию.